Автор и герой в контексте литературно-общественного движения XVIII века

296 Pages·02.072 MB·Russian

by  Гафаров

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ
БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ
ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
МУРМАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ
ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

Р.М. ГАФАРОВ

АВТОР И ЛИТЕРАТУРНЫЙ ГЕРОЙ В КОНТЕКСТЕ
ЛИТЕРАТУРНО-ОБЩЕСТВЕННОГО ДВИЖЕНИЯ
XVIII ВЕКА

МОНОГРАФИЯ

ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ,
ИСПРАВЛЕННОЕ И ДОПОЛНЕННОЕ

МУРМАНСК

2012
1
УДК 82.0
ББК 83.3 (2 Рос=Рус) 1
Г 24

Рекомендовано к печати кафедрой русского языка, литературы и методики их препода-
вания (протокол № 2 от 30. 09. 2011).

Рецензенты:

А.В. Пигин, д-р филол. наук, профессор кафедры русской литературы и
журналистики Петрозаводского государственного университета

В.А. Беглов д-р филол. наук, профессор кафедры русской литературы, проректор по
учебной работе Стерлитамакской государственной педагогической академии им. З.
Биишевой

Р.Х. Якубова, канд. филол. наук, доцент, зав. кафедрой русской литературы и
фольклора Башкирского государственного университета

Гафаров Р.М.
Автор и герой в контексте литературно-общественного движения XVIII века. Моно-
графия. Мурманск: МГГУ, 2012. 295 с.

Монография посвящена анализу изменения образа автора и литературного героя
в русской литературе XVIII века. Изменения в политической, культурной жизни России
породили новую литературную систему. Начавшиеся в XVII веке процессы преодоле-
ния анонимного характера литературного творчества, свойственного древнерусской ли-
тературе, в условиях, созданных петровскими реформами, совпадают с возникновением
качественно нового образа героя и автора, которые будут соответствовать формирую-
щейся эстетике новых направлений. Качественно иной, чем прежде, характер отноше-
ний автора с реальной действительностью и с реальностью художественного мира про-
является в творчестве многих ведущих писателей XVIII века. Становление новых ху-
дожественных форм, формирование новых представлений о природе словесного твор-
чества, оценка быстро меняющейся социальной жизни с новых мировоззренческих по-
зиций, обусловленных проникновением в русскую культурную жизнь вместе с передо-
вой западноевропейской литературой современных для того времени философских
доктрин, накладывают отпечаток на образ героя, на особенности авторского присутст-
вия в тексте. В монографии ставится задача проследить, как меняется изображение ли-
тературного героя и как меняется образ автора в ходе развития и смены литературных
направлений XVIII столетия.

© Гафаров Р.М.

© МГГУ, 2012
2
ПРЕДИСЛОВИЕ

В середине 80-х годов прошлого века авторитетный специалист в ис-
тории русской литературы XVIII столетия, автор вузовского учебника
«История русской литературы XVIII века» В.И. Федоров в одной из своих
работ уверенно утверждал: «Два с половиной столетия отделяют нас от
эпохи, в которой жил и творил Ломоносов. Ушли в прошлое, стали лишь
фактами истории науки многие изыскания ученых-естествоиспытателей
того времени, достоянием специалистов-филологов – подавляющее боль-
шинство произведений, созданных его современниками» (Федоров 1986:
70).
Однако достаточно только бегло просмотреть библиографию по-
следних лет, чтобы удостовериться в том, что восемнадцатый век стано-
вится предметом все более и более повышенного интереса литературове-
дов. Издаются и переиздаются фундаментальные исследования творчества
отдельных писателей: к примеру, неоднократно изданная в последнее вре-
мя монография Е. Лебедева «Ломоносов» (1990, 2008), монографическое
исследование Ю.К. Щеглова «Антиох Кантемир и стихотворная сатира»
(2004)). Публикуются результаты исследования отдельных явлений лите-
ратурной жизни XVIII века [Гончарова О.М. «Власть традиции и «новая
Россия» в литературном сознании XVIII века» (2004); Алексеева Н.Ю.
«Русская ода: Развитие одической формы в XVII – XVIII веках» (2005),
Сахаров В.И. «Иероглифы вольных каменщиков. Масонство и русская ли-
тература XVIII – начала XIX века» (2000); Погосян Е. «Восторг русской
оды и решение темы поэта в русском панегирике 1730 – 1762 гг.» (1997)].
Выходят в свет сборники статей [Серман И.З. «Литературное дело Карам-
зина» (2005); «Русская литература как форма национального самосознания.
XVIII век» (2005)]; сборники материалов конференций (А.П. Сумароков.
Жизнь и творчество» (2002)). Перечислять все вышедшие в последние де-
сятилетия работы, посвященные XVIII веку, можно еще долго. Это отрад-
ное явление, которое свидетельствует о повышенном интересе современ-
ных поколений ученых-филологов к этому столетию, его культуре, литера-
туре.
Очевидное объяснение огромного внимания к эпохе, отделенной от
нас тремя столетиями непростого, но яркого развития русской культуры,
коренится в тех глобальных социально-политических сдвигах, которые
произошли и происходят в современной России. Нетрудно провести па-
раллели между строительством новой России с новыми культурными ори-
ентирами в веке восемнадцатом и теми попытками, которые предприни-
маются в построении нового культурного пространства в нашем Отечестве
в постсоветское время.
3
Русская литература XVIII столетия – явление крайне неоднородное в
силу динамичности своего развития. Достаточно вспомнить, что, по край-
ней мере, четыре творческих метода на разных этапах ее существования
претендовали на лидирующее положение (классицизм, сентиментализм,
предромантизм, просветительский реализм). Причем, как отметил Ю.М.
Лотман, в русской культуре одновременно осваивался многообразный за-
падноевропейский и переосмыслялся свой накопленный веками духовный
опыт, что порождало уникальную ситуацию полиглотизма: «Динамика ли-
тературного процесса развивается в несколько слоев, законы которых не
всегда сводимы воедино» (Лотман Ю.М. О русской литературе… 1997:
157). Кроме того, даже в своих становящихся формах русская литература
этого периода заявила о себе как о культурном явлении с богатым идей-
ным содержанием и самостоятельным эстетическим значением.
Однако еще в XIX столетии сложилось представление о культуре
минувшего столетия как о явлении, в первую очередь, несамостоятельном.
Многие известные писатели, литературные критики первой половины XIX
века (например, А.Ф. Мерзляков, Н.И. Греч, Н.А. Полевой, В.Г. Белинский,
С.П. Шевырев, К.С. Аксаков, Н.В. Гоголь) в оценках прошлой культурной
эпохи единодушно признавали: литература минувшего века носила подра-
жательный, заимствованный характер. Это, по их мнению, объясняло от-
влеченный и риторический характер литературы недавнего прошлого.
Тогда же укрепилось и мнение: если литература в XVIII столетии
находилась в стадии своего становления, то она по своей сути была худо-
жественно несовершенна и лишена самостоятельного эстетического значе-
ния. Достаточно вспомнить выводы Белинского о свойствах поэтического
дарования Державина, прозвучавшие со страниц статьи «Сочинения Дер-
жавина»: «Даже лучшие, самые поэтические его произведения, как, на-
пример, «Фелица», могут нам нравиться не иначе, как только под условием
значения изучения, как факты исторического развития русской поэзии. Чи-
тая их, мы должны оторваться от своего времени и своих понятий и силою
размышления, так сказать, заставить себя видеть поэзию и талант в том,
что в современном нам писателе назвали бы мы прозою и бездарностью.
Одним словом, стихотворения Державина, рассматриваемые с эстетиче-
ской точки, суть не что иное, как блестящая страница из истории русской
поэзии, – некрасивая куколка, из которой должна была выпорхнуть, на
очарование глаз и умиление сердца, роскошно-прекрасная бабочка <…>»
(Белинский 1981: 6; 33).
В современном литературоведении преодолевается подобное отно-
шение в стремлении определить суть эстетической системы, которой отве-
чала поэзия XVIII века. Однако стоит обратить внимание на один позитив-
ный момент в словах Белинского: он призывает читателей преодолеть
предвзятое отношение к литературному наследию века классицизма и
всмотреться в то, что на новый взгляд выглядит бездарностью. Любителю
4
словесности необходимо прислушаться к этим словам и проявить настой-
чивость, выйти за рамки представлений нашего века, принявши априорно
тезис о том, что русская литература XVIII века таит за внешней непривле-
кательностью поэтические глубины, интенсивность духовного поиска, ин-
теллектуального напряжения, которые откроются только благожелатель-
ному взору.
Преодоление априорно негативного отношения к русской литературе
XVIII столетия стало возможным на путях последовательного применения
принципа историзма при изучении культуры далекого прошлого. Явления
литературы необходимо было рассмотреть в условиях их порождения и
функционирования (Гуковский 2002). Именно такой подход позволил по-
нять эстетическую значимость и содержательное богатство произведений
XVIII столетия. Гегель писал: «<…> искусство предполагает постигнутое
духом субстанциальное содержание, которое выступает, правда, как внеш-
нее, однако эта внешняя сторона не только непосредственно налична, а
впервые производится духом в качестве существования, охватывающего в
себе и выражающего собой это содержание» (Гегель 2007: 1; 362). Иными
словами, несколько упрощая, можно сказать, что в определенный момент
исторического развития в художественной литературе существуют те фор-
мы, которые выступают в роли единственно доминирующих в этот период,
так как наиболее точно и полно выражают присущее эпохе содержание.
Для обнаружения содержательных глубин литературы XVIII столе-
тия необходимо обратиться, в первую очередь, к изображенному в ней че-
ловеку. Художественный мир произведения на разных уровнях его органи-
зации всецело подчинен созданию образа человека. «Человек всегда со-
ставляет центральный объект литературного творчества. – Пишет Д.С. Ли-
хачев. – В соотношении с изображением человека находится и все осталь-
ное: не только изображение социальной действительности, быта, но также
природы, исторической изменяемости мира и т.д. В тесном контакте с тем,
как изображается человек, находятся и все художественные средства, при-
меняемые писателем» (Лихачев 1987: 3; 3).
Представления о природе человека, о характере его взаимоотноше-
ний с окружающей действительностью – это все категории исторические.
Образ человека в литературе соотносим с господствующими философски-
ми учениями эпохи. Так, наши представления о творчестве Петрарки или о
ранней поэзии Дж. Донна будут ущербны, если не учитывать влияния на
их творчество философии неоплатонизма.
Невозможно понять особенности мировосприятия автора, его рече-
вые навыки, реакции литературного героя на жизненные проблемы, если
не принимать во внимание комплекс господствующих этических и эстети-
ческих воззрений эпохи. К тому же герой и выбирающий его для изобра-
жения автор всегда оказываются в центре того художественного простран-
ства, где пересекаются, наслаиваются, сталкиваются разнообразные обще-
5
ственно-политические, культурные силы: именно ими, по большей части,
вызывается к жизни тот или иной тип героя и автора. Другими словами,
сознательно или в силу объективных законов существования литературы
автор и его персонаж всегда являются героями своего времени, порожда-
ются им, и в то же время фактом своего появления и бытования в культуре
порождают новые условия, закладывают основы для дальнейшего развития
культуры. Но в произведении литературного творчества главный герой
произведения, автор как проявленная в сочинении жизненная, политиче-
ская, философская позиция – это те наглядные уровни художественного
текста, вокруг которых организуется действие, выстраивается моделируе-
мая действительность.
Задачи, поставленные в данном исследовании, накладывают свои ог-
раничения на соотношение теоретико-литературного материала и анализа
художественной ткани конкретного произведения. В монографии нами бу-
дут учитываться теоретико-литературные представления об авторе и герое,
разработанные М.М. Бахтиным, Л.Я. Гинзбург, Б.О. Корманом (Бах-
тин 1975; Бахтин 2000; Гинзбург 1979; Корман 2006), многими другими
литературоведами, к мнению которых будем время от времени обращаться
в книге. В поле нашего зрения будет находиться и современный взгляд на
проблему соотношения автора и героя, нашедший отражение в недавних
вузовских учебниках по теории литературы (Хализев 2002; Тамарченко,
Тюпа, Бройтман 2004).
Благодаря усилиям нескольких поколений исследователей ныне при
всех разночтениях в толковании терминов принято отличать биографиче-
ского автора от автора в тексте, отделять авторское присутствие в тексте
от присутствия повествователя или рассказчика. Авторское сознание вби-
рает в себя всю многообразную картину художественной реальности и че-
рез нее реализует себя. «Образ автора – это не простой субъект речи, чаще
всего он даже не назван в структуре художественного произведения. – От-
мечал В.В. Виноградов. – Это – концентрированное воплощение сути про-
изведения, объединяющее всю систему речевых структур персонажей в их
соотношении с повествователем, рассказчиком или рассказчиками и через
них являющееся идейно-стилистическим средоточием, фокусом целого»
(Виноградов 1971: 118). Автор в художественном произведении соприка-
сается с миром биографического автора, с одной стороны, но неотделим, с
другой, от изображенной в тексте действительности, присутствуя, раство-
ряясь в ней на разных уровнях организации произведения.
Нас в нашем исследовании интересуют некоторые формы бытования
в русской литературе XVIII века образа автора и героя художественного
произведения. Упор делается на достаточно подробный анализ разных
уровней организации текста отдельных писателей, которые жили в то сто-
летие. При этом внимание в монографии обращено на наиболее показа-
тельные художественные произведения, в которых отразились особенно-
6
сти эстетического мышления эпохи, движение художественных форм; в
которых поднимаются проблемы, получившие свое развитие в произведе-
ниях последующей литературы. В связи с более или менее распространен-
ной периодизацией истории русской литературы XVIII века мы выделяем 4
главы:
В первой главе рассматриваются прозаические произведения Пет-
ровской поры, так называемые гистории. Авторы «Гистории о российском
матросе Василии Кориотском» и «Гистории российском дворянине Алек-
сандре» в условиях широкомасштабной интеграции России в европейскую
жизнь подвергают ревизии сложившиеся в Древней Руси на протяжении
нескольких веков ценностные ориентиры. В большей мере интуитивно они
решают эту задачу, привлекая разнообразнейшие литературные традиции,
воспроизводя таким способом в рамках одного произведения необыкно-
венное многоголосие времени серьезных перемен. В небывало широком
культурном контексте в образах главных героев проступают не только
производные от исторической ситуации черты, но и идеальные доминанты
национального характера, как они представлялись древнерусским книжни-
кам. Образы героев гисторий созданы преимущественно посредством ис-
пользования эклектичного набора трафаретных для русского фольклора,
древнерусской письменности, западноевропейского авантюрно-
рыцарского романа сюжетных ходов, шаблонного набора человеческих ка-
честв, жанровых стереотипов поведения в заданных (сказочных, авантюр-
ных, бытовых) жизненных обстоятельствах. Речь героев, как и речь автора,
составлена из фольклорных оборотов, галантного лексикона, характерного
для речи кавалера рыцарского романа, лексики мастерового круга и т.д.
Соответственно, в силу того, что образ литературного героя обладает ус-
ловным единством, не предполагается движения, эволюции персонажа.
Однако событийный сюжет в прозаических произведениях начала
достославного века помогает автору раскрыть достоинства русского чело-
века вообще, дающие ему право быть на равных с европейцами и быть
равным в диалоге с европейской культурой. Эклектичность сюжета, тра-
фаретность, условность образа главного героя компенсируются единством
авторской мысли, что придает уникальное своеобразие русским гисториям
начала XVIII века. Кажущаяся композиционная рыхлость, алогизм разви-
тия некоторых событий, случайные, казалось бы, детали, персонажи моти-
вируются развитием организующей авторской мысли. Вся художественная
материя в совокупности своих особенностей позволяет увидеть реализо-
ванное в тексте авторское отношение к происходящим в России переме-
нам, его понимание сути этих перемен, переоценку национальных кодов и
этических ценностей.
Во второй главе предметом разговора становится литература эпохи
классицизма и, в первую очередь, знаковый для русского классицизма
жанр оды. Первостепенную роль оды в судьбах данного направления на
7
русской почве будут признавать и те, кто в конце столетия с иных эстети-
ческих позиций подверг классицистический метод критике (И.А. Крылов,
И.И. Дмитриев), и те, кто в середине XIX столетия будет вовлечен в обсу-
ждение литературного наследия прошлого века. Жанровое мышление,
догматизм, присущие классицизму, требовали вполне конкретного вопло-
щения авторского сознания. Универсальность жанровых правил создавала
ситуацию сложного сочетания обезличенности автора и интимно-
субъективных форм выражения его присутствия в оде в роли организую-
щего весь художественный материал сознания. Художественные возмож-
ности, порождаемые самой природой существования автора в оде (выра-
жает всеобщее чувство, но посредством глубоко личного (в идеале) пере-
живания – восторга), были использованы М.В. Ломоносовым в полной ме-
ре.
Тенденция к «усилению личного начала», которую отметил в твор-
честве «отца русской поэзии» Б.О. Корман на материале «неглавных жан-
ров» (Корман 2008: 13, 9), в торжественной оде дает о себе знать. Ломоно-
сову удается преодолеть «элиминирующий идеал» классицизма (Пумпян-
ский 2000: 30) и подменить традиционные предметы одического восхвале-
ния размышлениями о судьбах России, которые носили отпечаток подлин-
ного переживания. Эта тенденция к выражению личного, свойственного
исключительно Ломоносову, чувства найдет развитие в других разновид-
ностях оды – философской и анакреонтической.
Третья глава посвящена рассмотрению произведений двух авторов –
М.Д. Чулкова и Д.И. Фонвизина. Выбор был обусловлен моим пониманием
переходного характера творчества этих писателей. В творчестве М.Д. Чул-
кова человеческий характер задан набором некоторых свойств. Статич-
ность персонажа в его произведениях является своеобразным отзвучием
эстетики классицизма. Но в то же время писатель в своем творчестве исхо-
дит из иных, нежели у классицистов, представлений о человеке. Для него
важна сложность и противоречивость человеческого характера, в котором
он выделяет природные свойства, трактуемые им как положительные, и
выделяет порожденные социальной действительностью черты характера,
которые по преимуществу отражают порочность общественных отноше-
ний. Соответственно, движение сюжета происходит как бы на двух уров-
нях: перед читателем разворачиваются, с одной стороны, природные каче-
ства героя, который вступает, с другой стороны, во всевозможные отноше-
ния с множеством разных людей, что позволяет создать развернутую кар-
тину нравов в человеческом сообществе.
В «Сказке о тафтяной мушке» наряду с главным героем важную роль
играет образ автора, ведущего с читателем непринужденный разговор на
разные темы. Ему свойственна ироничная самооценка, стремление к изло-
жению фактов своей биографии. При этом Чулков демонстративно размы-
вает границы между реальностью и миром художественного произведения,
8
что стало возможным, если можно так выразиться, в период посткласси-
цизма. Это размывание границ сопровождается неакцентированной крити-
кой классицистической эстетики.
Сочувственное присутствие автора в сюжете подчеркивается языко-
вой стихией пословиц и поговорок, стирающих границы между героем и
его автором. Роман «Пригожая повариха», в свою очередь, отмечен созда-
нием образа рассказчика: главная героиня произведения выступает и в ро-
ли действующего лица, и в роли повествователя / рассказчика, который на
наших глазах воссоздает обстоятельства своей жизни, дает им оценку. Так
в русской литературе начинает набирать силу исповедальная интонация,
которая даст о себе знать в полной мере в творчестве Д.И. Фонвизина, пер-
вым обратившегося в русской литературе к жанру исповеди, возникшему в
западноевропейской литературе еще в первые века нашей эры и напом-
нившему о себе в творчестве Ж.-Ж. Руссо. Талант яркого представителя
французского сентиментализма заставлял Д.И. Фонвизина внимательно
присматриваться к его творчеству.
В «Чистосердечном признании» дискурсивная структура неимоверно
усложняется: автор трудно отличим от повествователя и героя исповедаль-
ного произведения. По мнению М.М. Бахтина, в исповеди созерцатель на-
чинает тяготеть к авторству, субъект «самоотчета-исповеди» становится
героем. Д.И. Фонвизина интересует сложная природа человеческого харак-
тера, но в отличие от М.Д. Чулкова, он решает этот вопрос крайне неодно-
значно: для него не существует изначально доброго или злого человека, и
то, и другое начало заложено в человеке и напоминает о себе в детских по-
ступках.
Хотя «Чистосердечное признание» является жизненным итогом пи-
сателя, но оно в то же время становится своеобразным комментарием к
знаменитой комедии «Недоросль». Фонвизин в этом сочинении использует
художественные возможности, открывшиеся перед писателями благодаря
новейшей европейской философии. Знание современных учений дает о се-
бе знать косвенным образом в названии незавершенных пьес драматурга и
в трактовке человеческого характера в комедии. В то же время для Фонви-
зина не теряют актуальность идеи, утвердившиеся в христианской патри-
стике. И новые воззрения, и сформулированные отцами церкви этические
идеалы становятся для писателя тем идейным основанием, на котором
строится сюжет о воспитании молодого человека.
Причем сложным, меняющимся на протяжении пьесы под воздейст-
вием зловредного «воспитания» является не только Митрофанушка, но и
все прочие отрицательные герои несут в себе в предельно редуцированной
форме след губительного воздействия окружающей среды. Да и предста-
вители лагеря добродетельных героев не выглядят как ходульные персо-
нажи пьес классицизма. В их стане ведется ожесточенный спор об истин-
ной добродетели и необходимой для добродетельного человека норме
9
жизнеповедения. Авторское отношение к изображенным героям найдет
свое развернутое выражение в неопубликованном журнале «Друг честных
людей, или Стародум». Комедия «Недоросль», по нашему убеждению, не-
сет в себе формальные признаки классицистической комедии, но по тому,
как решаются вопросы соотношения образования и воспитания, каким ви-
дится автору человек по природным свойствам своим, она тяготеет к сен-
тиментализму.
В четвертой главе мы обращаемся к произведениям Н.М. Карамзина
и А.Н. Радищева. Сентиментализм, яркими представителями которого яв-
ляются эти писатели, дает толчок развитию приемов анализа душевного
мира человека. «Текучий человек», по выражению Н.М. Карамзина, стано-
вится главным героем. Способность человека сочетать в себе разноречи-
вые чувства, устремления снимает категоричность в оценках людей и дей-
ствительности у Н.М. Карамзина. А.Н. Радищева привлекает проблема
взаимоотношения внутреннего мира человека, его самооценок и реальной
действительности. Чувствительность, эмоциональная восприимчивость, а
значит, открытость героя миру для автора становятся инструментом по-
стижения реальной действительности и человека. Особенности сентимен-
тального метода провоцируют возникновение сложного образа автора, ко-
торый то сливается с повествователем или рассказчиком, встраиваясь в
движение сюжета, то отъединяется от них, представляя собой всеобъем-
лющее сознание автора-творца. Обнаруживаемые глубины внутреннего
мира человека, сложность, неоднозначность социальных отношений за-
ставляют вырабатывать не только иные, нежели прежде, эстетические
представления, предъявлять новые требования к писателю, но и искать но-
вые этические нормы.
Монография создавалась в расчете на то, что с ее содержанием, в
первую очередь, ознакомятся студенты провинциальных вузов. Нами учи-
тывалось то обстоятельство, что развитие информационных технологий на
современном этапе пока не позволяет многим «провинциалам» ознако-
миться с произведениями XVIII столетия в полном объеме: они все равно
остаются либо труднодостижимы, либо вообще недоступны для студентов,
так как не попали в разряд произведений «первого эшелона» русской лите-
ратуры. Эта проблема возникает не только при необходимости обратиться
к тексту таких произведений, которые не переиздавались с XVIII века.
Отрадно, что многие, казалось бы, окончательно преданные забве-
нию сочинения минувших эпох, ныне активно печатаются (лубочные по-
вести, сочинения Ф. Эмина, М. Комарова и т.д.). В 1980-е годы издавались
произведения М.Д. Чулкова, В.А. Левшина, М.И. Попова, появлялись ан-
тологии сентиментальных повестей писателей «второго ряда».
Но в настоящее время довольно трудно найти повести Петровского
времени. Сборник 1965 года «Русские повести первой трети XVIII века»
является своеобразным свидетельством научного подвига Г.Н. Моисеевой,
10