Литература и rite de passage

386 Pages·2010·5.68 MB·Russian

by  Бугаева Л.

Бугаева Любовь
À»“≈–¿“”–¿ »
RITE DE PASSAGE
Санкт(cid:6)Петербург
ИД «Петрополис»
2010
2
УДК
ББК
Б
Бугаева Л.
Литература и rite de passage. — СПб.: ИД «Петрополис», 2010. — с.
© Л. Бугаева, 2010
ISBN 978(cid:6)5(cid:6)9676(cid:6) © ИД «Петрополис», 2010
3
¬ÒÚÛÔËÚÂθÌ˚ Á‡Ï˜‡Ìˡ
Стремление убежать от реальности в мир иллюзий – характерная черта
человеческого сознания. В искусстве, литературе, как, впрочем, и во сне,
и в любом измененном состоянии сознания, открываются окна в другую
реальность. Подобно тому, как «дискурсивность с неизбежностью влечет
за собой толкования дискурсивности» (И. П. Смирнов), уход от реально(cid:6)
сти в мир вымысла порождает все новые и новые окна в инобытие, но уже
в рамках этого мира. Нередко мир произведения распадается на несколь(cid:6)
ко миров с различным модальным статусом – от полного правдоподобия
до иллюзорности и фантастичности персонажей этого мира и происходя(cid:6)
щих в нем событий. Миры наслаиваются друг на друга, все дальше уводя
читателя от реальности, а скольжение между ними, особенно в прозе
ХХ века, становится излюбленным писательским приемом.
Впрочем, бегство от реальности зачастую оказывается не столько
бегством, сколько переходом из одной реальности в другую. С точки зре(cid:6)
ния Арнольда ван Геннепа, «самый факт жизни делает неизбежными пос(cid:6)
ледовательные переходы из одной среды в другую, от одного обществен(cid:6)
ного положения к другому. <…> Таковыми являются: рождение, дости(cid:6)
жение социальной зрелости, брак, отцовство, повышение общественного
положения, профессиональная специализация, и смерть»1. Каждый, кто
находится в состоянии перехода из одной среды в другую или из одного
состояния в другое находится тем самым в особой ситуации в магически(cid:6)
религиозном смысле: он оказывается между двумя мирами. Эта ситуа(cid:6)
ция носит название промежуточной (marge)2.
Если человеческая жизнь предстает как последовательность перехо(cid:6)
дов из одного состояния в другое и нахождение между мирами выделяет(cid:6)
ся как особая зона, то закономерно предположить существование дис(cid:6)
курса перехода – отражения этого особого состояния в рамках дискур(cid:6)
сивных систем. Дискурс перехода, то есть совокупность высказываний,
возникающих в различных дискурсивных формациях, образующих оп(cid:6)
ределенную систему и обладающих общим значением перехода, выходит
за рамки отдельного текста и функционирует как синхронический, обра(cid:6)
зованный общей культурной системой, на основе общих для ряда текстов
1 Геннеп А. ван. Обряды перехода. Систематическое изучение обрядов. М.: Вос(cid:6)
точная литература, 1999. С. 9.
2 Там же. С. 22.
4 ¡Û„‡Â‚‡ À. ÀËÚÂ‡ÚÛ‡ Ë rite de passage
закономерностей. В дискурсе перехода комбинируются энграммы эпизо(cid:6)
дической памяти о ситуациях перехода (смерть, взросление, инициация
в какое(cid:6)либо сообщество и т. п.), концептуализирующие опыт ситуаций
перехода, свидетелем или участником которых явился автор произведе(cid:6)
ния, и семантические энграммы, берущие начало в текстах о ситуациях
перехода. В результате, та или иная ситуация rite de passage, с одной сто(cid:6)
роны, воспроизводится в художественном тексте на основе эпизодиче(cid:6)
ской памяти, с другой, моделирует художественную реальность, в свою
очередь, подверженную дальнейшей семантической трансформации.
Один из дискурсов перехода – дискурс, или протокол, умирания.
Являясь самым недоступным из всего переживаемого человеком3, про(cid:6)
межуточной (пограничной) зоной между жизнью и смертью, протокол
умирания всегда привлекал внимание возможностью фиксации индиви(cid:6)
дуального мистического опыта момента перехода. Собственно, протоко(cid:6)
лируя стадию перехода от жизни к смерти, писатели двигались в направ(cid:6)
лении тех документальных свидетельств (созданных, в частности, само(cid:6)
убийцами)4, которые придавали смерти характер научного эксперимента
и являлись попыткой проникнуть в ту область, «откуда возвращенья нет».
Дискурс перехода как психоделического возрождения в отличие от
протокола умирания фиксирует возникающий в результате пережива(cid:6)
ния временной смерти выход за пределы обыденного сознания и пред(cid:6)
ставляет собой функционирующий по определенным правилам дискурс
измененного состояния сознания.
Переход из жизни в смерть и из смерти в жизнь, балансирование
между жизнью и смертью часто (наряду с протоколированием) облека(cid:6)
ются в литературе в мифопоэтическую форму – древнегреческую леген(cid:6)
ду об Орфее и Эвридике с центральной ролью фигуры Орфея как меди(cid:6)
атора между мирами. Поиск же абсолютного знания о мире, решения за(cid:6)
гадки бытия зачастую предстает как фаустианская трансгрессия во всем
многообразии решений фаустианской темы.
Переход из жизни не в смерть, но в другую жизнь и – в результате
спиритуальной трансформации – к новой идентичности находит, в свою
очередь, отражение в библейском мифе о пути в Дамаск или предстает
как путь масонского самосовершенствования.
3 Knapp Lisa. The Annihilation of Inertia: Dostoevsky and Metaphysics. Evanston, IL:
Northwestern University Press, 1996.
4 О предсмертных записках самоубийц как о повествовании, стремящемся за пре(cid:6)
делы самой смерти, см.: Паперно И. Самоубийство как культурный институт. М.:
Новое литературное обозрение, 1999. С. 150–152.
¬ÒÚÛÔËÚÂθÌ˚ Á‡Ï˜‡Ìˡ 5
Процесс самопознания как некое состояние переходности, связанное
с изменением ментального ландшафта, принимает форму, так или иначе
ассоциируемую с пространственными образами, а именно: поиск леген(cid:6)
дарного острова Ultima Thule, недостижимого в реальной географии, или
восхождение на гору, являющуюся в различных литературных вариантах
аналогом магической горы Монсальват кельтских легенд.
В ряде случаев вступление в rite de passage может быть мотивирова(cid:6)
но недостаточностью, или нехваткой. Пересечение границ, реальных или
воображаемых, всегда в том или ином смысле является попыткой запол(cid:6)
нить существующую и ощущаемую индивидом недостаточность. По Ар(cid:6)
нольду Гелену, дефицит является онтологическим свойством человека.
Осознание индивидом, выпавшим по тем или иным причинам за пределы
системы, к которой он ранее принадлежал, отсутствия или нехватки зас(cid:6)
тавляет его занять определенную позицию по отношению к системам пре(cid:6)
жней и новой и заставляет адаптироваться к новой системе путем опре(cid:6)
деленной духовной трансформации. Так, вариантом перехода как пре(cid:6)
одоления нехватки является случай человека с физическим увечьем,
инвалида, у которого ампутирована конечность или конечности. В ре(cid:6)
зультате увечья инвалид оказывается вытесненным на периферию социу(cid:6)
ма и пытается восполнить физическую нехватку, тесно связанную с соци(cid:6)
альной маргинальностью, наращиванием в себе других, в частности, ду(cid:6)
ховных качеств.
Нехватка в духовной сфере и пересечение границ в реальной геогра(cid:6)
фии отсылают к фигуре эмигранта. Эмигрант, отделенный от своего пре(cid:6)
жнего места и состояния и не вписанный полностью в новую культурную
и социальную среду, характеризуется меланхолическим чувством утра(cid:6)
ты любимого объекта, в качестве которого выступает родина. Тогда эмиг(cid:6)
рация предстает как rite de passage: одновременная перемена места, состо(cid:6)
яния и социальной позиции, сопровождаемые чувством потери и стрем(cid:6)
лением восполнить образовавшуюся нехватку среды, языка и т. п.
Одной из дискурсивных стратегий перехода выступает интермеди(cid:6)
альность: апелляция к невербальному медиуму зачастую оказывается при(cid:6)
глашением к rite de passage.
Повторяемость rite de passage в различных ситуациях и контекстах
приводит к тому, что дискурс переходности начинает выступать как архив,
или эпистема – «общая система формаций и трансформаций высказыва(cid:6)
ний» (Мишель Фуко), открывающаяся для исследования после своего за(cid:6)
вершения, то есть после окончания перехода. Переходность онтологична.
Несмотря на разнообразие и вариативность литературных обрядов
перехода весьма заманчивой представляется перспектива приближения
6 ¡Û„‡Â‚‡ À. ÀËÚÂ‡ÚÛ‡ Ë rite de passage
к описанию rite de passage в литературе. Переходный характер предмета
описания во многом подчинил себе ход и логику исследования, ибо, как
заметил Жан Бодрийяр, «описывать и анализировать – недостаточно для
теории <…> теория должна стать частью описываемого мира, ускорени(cid:6)
ем его логики». Некоторые главы этой книги уже публиковались в перво(cid:6)
начальных редакциях в различных изданиях, для настоящего издания они
были переработаны и дополнены5.
Сердечная признательность всем моим учителям, коллегам и друзь(cid:6)
ям, общение с которыми помогло этой книге состояться, в первую оче(cid:6)
редь, Дине Михайловне Поцепне. Особая благодарность Игорю Павло(cid:6)
вичу Смирнову, инициировавшему путешествие по литературным rites
de passage и присутствовавшему, зримо и незримо, на всех этапах пути, –
без его участия и поддержки путешествие могло бы обернуться бесконеч(cid:6)
ным поиском ускользающей Ultima Thule. Книга явилась для меня пере(cid:6)
ходной во многих смыслах. Надеюсь, что переход в итоге состоялся.
5 «Мифопоэтика сюжета об Орфее и Эвридике в культуре первой половины ХХ
века» // Мифология и повседневность. Вып. 2. Материалы научной конференции 24–
26 февраля 1999 г. СПб., 1999; «Набоковский Фауст: между отчаянием и надеждой» //
Hypertext Отчаяние / Сверхтекст Despair (Die Welt der Slaven. Sammelbande. Bd. 9).
Munchen: Verlag Otto Sagner, 2000; «Опыт умирания и его отражение в русской литера(cid:6)
туре» // Символы, образы и стереотипы современной культуры. Международные чте(cid:30)
ния по теории, истории и философии культуры. Выпуск № 9 / Под ред. Л.Моревой.
СПб.: Эйдос, 2000; «Масонство как историко(cid:6)литературная проблема: Г. Газданов и
М. Осоргин» // История и филология: проблемы научной интеграции на рубеже ты(cid:30)
сячелетий. Петрозаводск: Изд(cid:6)во ПетрГУ, 2000; «Набоков и музыка: об одном музы(cid:6)
кальном эксперименте писателя» // Набоковский вестник. Вып. 5 «Юбилейный» / Под
ред. В. П. Старка. СПб.: «Дорн», 2000; «Гендер и инобытие: искусство женщин в
эмиграции» // Мифология и повседневность: Гендерный подход в антропологических
дисциплинах. СПб.: Алетейя, 2001; «Миф о пути в Дамаск: А. Стриндберг, В. Брюсов,
Ф. Сологуб» // Христианство и русская литература. Cборник 4. СПб.: Наука, 2001;
«Логика тайны у Набокова (Достоевский, Кант, Иов и загадка бытия» // Набоковский
вестник. Вып. 6 «В. В. Набоков и Серебряный век» / Под ред. В. П. Старка. СПб.:
«Дорн», 2001; «Психоделический vs. шизофренический дискурс в прозе ХХ в.» //
Текст. Интертекст. Культура. М.: Азбуковник, 2001; “Nabokov’s Quest: Ultima Thule” //
Die Welt der Slaven. XLVII. 2002; «Русская литературная диаспора в посткоммунисти(cid:6)
ческом европейском контексте» // Die Welt der Slaven. XLIХ. 2004; «Интимный днев(cid:6)
ник: память тела и текст» // Nahe schaffen – Abstand halten. Zur Geschichte von Intimitat
und Nahe in der russischen Kultur) / S. Schahadat, I. P. Smirnov (Hgg.). Wiener Slawistischer
Almanach, Wien(cid:6)Munich, 2005; «Мифология эмиграции: геополитика и поэтика» // Ent(cid:30)
Grenzen: Intellektuelle Emigration in der russischen Kultur des 20. Jahrhunderts / За предела(cid:30)
ми: Интеллектуальная эмиграция в русской культуре ХХ века / L. Bugaeva, E. Hausbacher
(Hgg.). Frankfurt am Main: Peter Lang, 2006; «Дискурс перехода: преодоление телесно(cid:6)
сти» // Дискурс, 2007.
I. Œ–‘»◊≈—ü¿fl Ã≈ƒ»¿÷»fl
» —œ»–»“”¿À‹Õ¿fl “–¿Õ—‘Œ–ÿ÷»fl
I. Œ–‘»◊≈—ü¿fl Ã≈ƒ»¿÷»fl » —œ»–»“”¿À‹Õ¿fl “–¿Õ—‘Œ–ÿ÷»fl 9
ÃËÙÓÔÓ˝ÚË͇ Ò˛ÊÂÚ‡ Ó· ŒÙÂÂ Ë ›‚ˉËÍÂ
‚ ÍÛθÚÛ ÔÂ‚ÓÈ ÔÓÎÓ‚ËÌ˚ ’’ ‚Â͇
1.
Myth is the hidden part of every story, the buried
part, the region that is still unexplored because there
are as yet no words to enable us to get there… Myth
is nourished by silence as well as by words.
Italo Calvino
Легенда об Орфее и Эвридике, всегда привлекавшая внимание поэтов,
писателей, композиторов, скульпторов, проходит лейтмотивом через
историю европейской культуры, о чем свидетельствует даже простое (да(cid:6)
леко не полное) перечисление имен тех, кто обращался к ней в своем
творчестве: Политиан – поэма “Sir Orfeo” (1480?); К. Дж. А. Монтеверди –
опера “Orfeo” (1607); К. В. Глюк – опера “Orfeo ed Euridice” (1762); Е. Фо(cid:6)
мин – мелодрама «Орфей» (1792), Ф. Лист – симфоническая поэма
“Orpheus” (1854); Ж. Оффенбах – опера “Orphee aux Enfers” (1858);1
Одилон Редон – картина «Орфей» (1903); А. Казелли – камерная опера
“La favola d’Orfeo” («Предание об Орфее», 1932); К. Миллес – фонтан
«Орфей» в Стокгольме (1936); И. Стравинский – балет «Орфей» в хоре(cid:6)
ографии Дж. Баланчина (1947); Т. Уильямс – пьеса “Orpheus Descending”
(«Орфей спускается в ад», 1957); Ж. Кокто – пьеса “Orphee” (1926), филь(cid:6)
мы “Le Sang d’un poete” («Кровь поэта», 1930), “Orphee” (1950) и “Le
Testament d’Orphee” («Завещание Орфея», 1959); М. Камю – фильм “Black
Orpheus” (1959); Р. Дэвис – роман “The Lyre of Orpheus” (1988) и т. д. Но
и на фоне постоянного присутствия легенды в текстах культуры обращает
на себя внимание взлет интереса к ней и необыкновенная популярность
легенды в первой половине ХХ в. В 1922 г. австро(cid:6)немецкий поэт и писа(cid:6)
тель Райнер Мария Рильке (названный впоследствии Орфеем ХХ века)
пишет “Die Sonette an Orpheus” (опубликованные в 1923 г.), немного спу(cid:6)
стя – в 1923 – австро(cid:6)американский композитор Эрнст Кренек создает
оперу “Orpheus und Eurydike” на текст австрийского художника и поэта
Оскара Кокошка, экспрессионистическое переосмысление традиционного
античного сюжета. В 1926 г. французский поэт, драматург и кинорежиссер
1 В общей сложности на сюжет «Орфея» создано свыше 50 опер.
10 ¡Û„‡Â‚‡ À. ÀËÚÂ‡ÚÛ‡ Ë rite de passage
Жан Кокто ставит пьесу “Orphee”, позднее положенную в основу одного
из наиболее ярких фильмов европейского модернизма и неомифологиз(cid:6)
ма, – «Орфей» (1950). В 1920(cid:6)е–1930(cid:6)е годы создается основная часть
набоковского гипертекстового2 пространства, в центре которого – исто(cid:6)
рия об Орфее и Эвридике.
Особую значимость легенда об Орфее и Эвридике и сама фигура
Орфея – певца и музыканта – приобретает еще на рубеже веков в творче(cid:6)
стве русских символистов и акмеистов. Блок в гимназические годы пере(cid:6)
водит отрывок «Орфей и Эвридика» из «Метаморфоз» Овидия – сю(cid:6)
жет, отразившийся в ряде его стихотворений («Дома растут, как жела(cid:6)
нья…» и др.). Брюсов, неоднократно обыгрывавший в стихах древнегре(cid:6)
ческую легенду («… я вернулся на яркую землю…», «Орфей и Эвридика»,
«Орфей и аргонавты»), в стихотворении «Орфей и Эвридика» (1903–
1904 гг.), наиболее тесно связанном с историей путешествия Орфея в
Аид, вплетает в хорошо известную событийную канву легенды два суще(cid:6)
ственных для бытования легенды в ХХ в. мотива – мистического знания
и эротической любви. В поэтическом мире Брюсова мистическое знание
связывается с образом Эвридики: «Ах, что значат все напевы / Знавшим
тайну тишины! / Что весна, – кто видел севы / Асфоделевой страны!»3, –
в то время как образ Орфея пронизан мотивом эротической любви:
«Вспомни, вспомни! луг зеленый, / Радость песен, радость пляск! / Вспом(cid:6)
ни, в ночи – потаенный / Сладко(cid:6)жгучий ужас ласк!»4.Приобщение к
знанию сопровождает противопоставленная земным «напевам» тишина
царства мертвых, «асфоделевой страны»5; Брюсов тем самым реализует
метафору «смерть – тишина». Возникают и некоторые ассоциации с ре(cid:6)
лигиозно(cid:6)мистической традицией исихазма, нашедшей широкое распро(cid:6)
странение в романтизме (молчание как форма внесловесного проникно(cid:6)
вения в сущность мира: Тютчев «Silentium!», 1830, «Есть некий час в ночи
всемирного молчанья…», 1829) и особенно, при всем разнообразии гене(cid:6)
зиса, в символизме (мотив великой Тишины – сопричастности тайны:
2 Гипертекст – «текст, устроенный таким образом, что он превращается в систему,
иерархию текстов, одновременно составляя единство и множество текстов» (Руднев
В. П. Словарь культуры ХХ века. М.: Аграф, 1997. С. 69).
3 Брюсов В. Я. Избранные сочинения. М.: Художественная литература, 1980.
С. 185.
4 Там же. С. 186.
5 В стихотворении «… я вернулся на яркую землю…»:
Но за ропотом снежной метели
И под шепот ласкающих слов –
Не забыл я полей асфоделей,
Залетейских немых берегов (Там же. С. 67).
I. Œ–‘»◊≈—ü¿fl Ã≈ƒ»¿÷»fl » —œ»–»“”¿À‹Õ¿fl “–¿Õ—‘Œ–ÿ÷»fl 11
созвучная настроениям русского символизма драматургия Метерлинка;
стихотворения Мережковского «Тишина», «Не надо звуков»; Брюсова –
«Ангел благого молчания»; стихотворный сборник Бальмонта «Тишина»;
стихотворения Вяч. Иванова «Молчание», «Мэнада», «Уста зари»; ста(cid:6)
тьи Блока «Творчество Вячеслава Иванова», «Безвременье», рецензия
Блока на книгу Брюсова «(cid:1)(cid:2)(cid:3)(cid:4)v (cid:5)(cid:6)(cid:7)(cid:8). Венок», стихотворения «Безрадост(cid:6)
ные всходят семена…», «Я к людям не выйду навстречу…», «Молитву тай(cid:6)
ную твори», «Тишина цветет», «О, как смеялись вы над нами…» и др.;
образ «вещей тишины» в стихотворении Сологуба и т. д.)6.
Развитие системы мотивов, связанных с легендой об Орфее и Эври(cid:6)
дике, происходит и в нехудожественной прозе символистов. Название
известной в литературных кругах статьи Андрея Белого «Луг зеленый»
(1905) восходит к упоминавшемуся выше стихотворению Брюсова «Ор(cid:6)
фей и Эвридика» и предваряется эпиграфом – неточной цитатой из Брю(cid:6)
сова: «Вспомни, вспомни луг зеленый – / Радость песен, радость пляск»7.
На фоне «партии» Эвридики из диалога героев брюсовского стихотворе(cid:6)
ния Белый выстраивает параллель: Эвридика – Спящая Красавица – пани
Катерина (из «Страшной мести» Гоголя) – Россия – «луг зеленый». Соб(cid:6)
ственно, именно в этой статье Белого потенцируется последующая лите(cid:6)
ратурная интерпретация образа Эвридики в плане широких социально(cid:6)
культурных соответствий, а не только как узкое конкретно(cid:6)личностное
раскрытие образа. Связывая, как и Брюсов, тайное знание, сопровождае(cid:6)
мое мотивами тишины и молчания, с Эвридикой и «лугом зеленым» –
«тишина говорит на зеленом лугу», «на зеленом лугу посвященные в жизнь
несказанную вели таинственный разговор душ», «зеленый луг хранит свою
тайну», «наши души – души посвященных в тишину»8, – Белый, следуя
уже наметившейся традиции, вносит в многоассоциативную интерпрета(cid:6)
цию мифа об Орфее и Эвридике гносеологический момент.
6 Мысли Блока о необходимости молчания, активно обсуждавшиеся в его пере(cid:6)
писке с Андреем Белым, по мнению З. Г. Минц, отражают, в частности, назревающий
протест против «нецеломудрия» публицистического стиля Мережковского. Ср. в письме
Сергею Соловьеву (весна 1903 г.): «Нельзя так вопить о том, на чем неизменно пони(cid:6)
жается голос» (Блок А. А. Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. М.:
Наука, 1997. Т. I. С. 581). Сопоставим также со словами Блока в рецензии на сборник
П. Соловьевой «Иней»: «Русская поэзия приближалась к нечаянной радости двумя
путями: сквозь огонь и гром, и сквозь вещую тишину» (Цит. по: Блок А. А. Полное
собрание сочинений и писем в двадцати томах. Т. II. C. 568).
7 Белый А. Луг зеленый // Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Респуб(cid:6)
лика, 1994. С. 328.
8 Там же. С. 330, 334.