Table Of Content

ИВ. ШМЕЛЕВ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ БОГОМОЛЬЕ РОМАНЫ РАССКАЗЫ Москва « РУССКАЯ КНИГА * 1998 УДК 882 ББК 84Р7 Ш 72 Составитель и автор предисловия Е. А. Осьмнннна Разработка оформления Ю. Ф. Алексеевой Шрифтовое оформление В. К. Серебрякова Шмелев И. С. Ш 72 Собрание сочинений: В 5 т. Т. 4. Богомолье: Романы. Рассказы. — М.: Русская книга, 1998. — 560 с. В настоящий том собрания сочинений И. С. Шмелева вошли ро маны «Лето Господне» и «Богомолье», а также произведения, продол жающие и развивающие тему «утраченной России» - основную тему эмигрантского периода творчества писателя. щ 4702010000 - 008 б/ы5 УДК 882 М - 105 (03) 98 1 * ББК 84Р7 ISBN 5 - 268 - 00136 - 1 - общ. ISBN 5 - 268 - 00004 - 6 - т. 4 © Осьминина Е. А., состав., предисловие, 1998 г. В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОЙ РОССИИ Чувства и настроения, с которыми Иван Сергеевич Шмелев приступал к «Лету Господню» и «Богомолью», можно понять по его собственным воспоминаниям о К. Д. Бальмонте: «Лет шесть, по по- лугоду мы жили рядом... сидели на излучинах у речки — тенистые берега... коряги, сосны, пески и кулики... Я слышал о России, все чаще о России. Мы ее искали, вспоминали... Осень... близка пол ночь... Вдруг шорох, неурочные шаги... и оклик тихо: «Вы еще не спите?» А, ночные! еще не спим. И мы беседуем, читаем. Он — но вые сонеты, песни... все та же полнозвучность, яркость, но... звуки грустны, вдохновенно-грустны, тихость в них, молитва. Я — «Бого молье»: приоткрываю детство, вызываю. Мы забывались, вместе шли... в Далекое Святое, дорогое. Порой я видел влажный блеск в глазах... Поэт дарил меня стихами»1. Был и второй человек, с которым связано начало работы над романами, — маленький крестник Шмелева и родственник его же ны — Ив Жантийом, Ивушка. Иван Сергеевич очень любил маль чика, много рассказывал «про былое, про Горкина, про праздники, про богомольцев... и это дало ему повод зафиксировать свои воспо минания в книге, чтобы я потом читал»2, — вспоминал Ив. Первая глава «Лета Господня», которую впоследствии Шмелев поставил в середину «Праздников» — «Рождество», — начиналась так: «Ты хо чешь, мой милый мальчик, чтобы я рассказал тебе про наше Рож дество?» Обращаясь к Иву, Шмелев обращался, конечно, ко всем детям эмиграции. «Воспитать русских детей в духе русской культу ры» — эту задачу наши писатели считали главной. Вслед за «На шим Рождеством», опубликованным в январе 1928 года, последова ли: в феврале - «Наша масленица» с посвящением А. И. Куприну, которое было снято только во втором издании «Праздников», в 1 Цит. по: К у т ы р и н а Ю. А. Из переписки К. Д. Бальмонта и И. С Шмелева//Возрождение I960. N° 108 С 38. 2 Письмо Ива Жантийома Л М. Борисовой от 25 июля 1991 г Личный архив Л. М. Борисовой 3 апреле — «Наша Пасха*, в августе — «Яблочный Спас*, в ноябре — «Царица Небесная*, а в январе 1929 года — «Наши Святки* (впо следствии глава «Обед «для разных*). Все они были напечатаны в парижской газете «Возрождение*: напомнить о праздниках Шмелев хотел не только детям: «В круге церковном мы знаем «недели памяти*: о Фоме, о блуд ном сыне, о Самарянине, о слепом, о расслабленном, о Женах Мироносицах. Такие памяти есть у всякого народа, во всех религи ях: это потребность духа. Эти «памяти* связаны крепко с жиз нью, — как бы ее прообразы, вехи, путеводительные столбы ее. В нашей случайной жизни, такой неверной, они — «памяти* эти — так порой знаменательны для нас. Есть в нас и от Фомы, и от блуд ного сына... Но есть и от милосердного Самарянина, и от Жен Ми роносиц. Наше здесь пребывание — великое испытание и научение. Наша здесь жизнь — соборность. Мы связаны круговой порукой, и должны верно держать ее, иначе мы пыль и дробь, и ветер развеет нас*1. Так, от своей тоски и ностальгии, на берегу полночной реки, от рассказов крестнику до поддержки соотечественников на чужбине шел Шмелев к «Лету Господню*. Так родился рисунок годового круга, связанного с церковными праздниками и их отражением в жизни мирян. В марте — апреле 1929 года Иван Сергеевич уже на чал писать подряд главу за главой (и печатать в том же «Возрож дении*): «Чистый понедельник*, «Ефимоны*, «Мартовская ка пель*, «Постный рынок*, «Благовещенье* — именно с них потом и начнется его «русская эпопея*. Вероятно, по поводу начала были у него и некоторые сомнения. Дело в том, что далее главы печатались в следующем порядке: «Птицы Божьи* («Руль*, декабрь 1929), потом в 1930 году в газе те «Россия и славянство*, январь — «Круг царя Соломона*, апрель — «Розговины*, июнь — «Троицын День*, июль — «Царский золо той*. Он сопровождался стихами Бальмонта, в рукописном вариан те которых мы обнаружили следующий подзаголовок: «Ивану Сер геевичу Шмелеву, после прочтения им вслух рассказа «Царский зо лотой*, — заглавного рассказа в книге о Русских праздниках*. При ведем здесь это стихотворение: Твой Царский золотой Из дарственной казны В зерцале тишины Проплыл передо мной, Как месяц золотой, Над тихою водой, — Твой Царский золотой. ‘ Шмелев Ив. Неделя дол!а и милосердия//Россия и славянство 1930 25 окт С. 3 - 4 4 С тобой, мой зоркий брат, Не тщетно сердце ждет, Что нечет влился в чет. Мы смотрим сквозь набат В наш верный дом и сад, Мы стройный строим лад, — С тобой, мой зоркий брат. Твой Царский золотой — Псалом, пропетый вслух, Он жив, наш Русский дух, Он — клад во мгле густой Над ярью волн седой, Призыв, маяк, устой — Твой Царский золотой1. КапбретоНу 1930 Как видно из посвящения Бальмонта, с «Царского золотого» предполагалось начать «Лето Господне». И в этом, конечно, был свой резон. Череда радостных, светлых, таких вещественных и пред метных «Праздников», где каждая глава как будто окрашена в свой цвет, должна начинаться торжественным золотом, царским золотом. Темой державности, верности устоям. А вслед за этим - вереница памятных дней с объяснением религиозного смысла каждого праз дника и обрамлением бытовыми подробностями околоцерковной жизни, с отрывками из тропарей, стихир и кондаков, псалмов. Шмелев рассказал о порядке богослужения, например на Троицу, об убранстве церкви в Великий пост, Троицын день, Преображение Господне. О благочестивых обычаях мирян: «крестах» на Кресто поклонной, куличах и пасхах на Пасху и др. Эмигрантский бого слов А. В. Карташев приносил Ивану Сергеевичу десятки томов из библиотеки Духовной академии, а Часослов, Октоих, Четьи-Минеи и Великий Сборник писатель купил себе сам. Из Севра, пригорода Парижа, он ездил на службы в столичное Сергиево подворье... Но Шмелев все-таки изменил ход своих «Праздников». Он на чал «Лето Господне» с грустного «Великого поста», а «Царским зо лотым» открыл «Богомолье», которое писалось и печаталось подряд в «России и славянстве» в 1930 — 1931 годах. Тем самым «Празд ники» связались с «Богомольем». Связались не только в действии и героях, но и в теме. Если «Лето Господне» — путешествие во вре мени, церковный годовой круг, то «Богомолье» — путешествие в пространстве, дорога в Троице-Сергиеву лавру. Цель же этого путе шествия одна — покаяние. «Лето Господне. Праздники» начинает ся и завершается Великим постом. В «Богомолье» взрослые идут к Бальмонт К. Д. Стихотворения. - ОР РГБ, ф. 387, к. 15, ед. хр. 33, л. 17. 5 исповеди и причастию, ребенок — для беседы со старцем о. Варна вой Гефсиманским (1831 — 1906). Стремление покаяться, прикоснуться к святыне, жажда пра ведности, желание жить по-Божьи и было, по Шмелеву, идеалом России, внутренним стержнем, который держал всю русскую жизнь. Скажем об этом словами И. А. Ильина, ближайшего друга и едино мышленника Шмелева: -«Русь именуется -«Святою*- и не потому, что в ней «нет» греха и порока; или что в ней «все» люди — святые... Нет. Но потому, что в ней живет глубокая, никогда не истощающа яся, а, по греховности людской, и не утоляющаяся жажда правед ности, мечта приблизиться к ней, душевно преклониться перед ней, художественно отождествиться с ней, стать хотя бы слабым от блеском ее... — и для этого оставить земное и обыденное царство за боты и мелочей, и уйти в богомолье. И в этой жажде праведности человек прав и свят, при всей сво ей обыденной греховности»1. Существует и еще одна интерпретация «Богомолья», темы пока яния в романе. Принадлежит она Бальмонту и не столь адекватно, конечно, выражает идею Шмелева, как ее всегда выражал философ Ильин. Но с этой скорее поэтической вариацией на тему «Богомо лья» при всей ее спорности хотелось бы также познакомить чита теля. Это цикл «В защите» с подзаголовком: «Посвящается Ивану Сергеевичу Шмелеву»: 1. Просвет К ребенку приветно склонился знакомый, Весь в тихой улыбке, старик пономарь, Уютный он весь, как родные хоромы, Как в дубе, весна в нем и старая старь. Такой он седой и такой долгополый, Закапана воском одежда его, И вдруг призадумался мальчик веселый, В нем вечно: «Зачем? Почему? Отчего?» Коснулся он ручкой застывшего воска, «— А что это?» Детский нахмурился лик. Такая занятная, тусклая блестка. «— Пчелиные слезы, — ответил старик. — Пчелы медоносной. Они не простые. Святые» Для свечки», — сказал пономарь. На небе зажглись облака золотые, И в них улыбался Всевидящий Царь. 1 Ильин И.А О тьме и просветлении. — М., 1991. С 187. 6 2. Икона Икона темная Христа В старинной золотой оправе, Ты та же сердцу и не та, Икона темная Христа, Сокрытого в небесной славе. Ребенку ты была живой, Весь мрак тобою был низринут, Весь мир исполнен синевой, Ребенку ты была живой, Зачем же я тобой покинут? Икона вечная Христа, Твои черты безгласно строги, Зажгись, бессмертная мечта, Икона вечная Христа, Веди по голубой дороге! 3. Покаяние Отцу и Сыну и Матери Божьей Весь пламень молитвы. Лучится лампада. Но в Сыне есть строгость. Отец еще строже. Лишь в Матери Божьей вся ласковость взгляда. Да буду прощен я. От детства в том грешен, Что сердце не там, где возможности гнева, Одна ты услада, Кем вечно утешен, С лицом материнским, Пречистая Дева1. Капбретон, 1931 Если первая часть «Лета Господня. Праздники» (отдельное из дание вышло в 1933 году) напрямую связана с общественно-публи цистической деятельностью Шмелева, то вторая — «Радости — Скорби» имеет более частный, личный, бытовой характер. Собирая в книгу газетные очерки («Радости» по большей части также печа тались в «Возрождении»), писатель не включил в «Лето Господне» как раз те главы, которые имели некую политическую окраску. Условно их можно объединить под заголовком «Россия и иностран цы» («Мартын и Кинга», «Небывалый обед») и даже — «Россия и будущая революция» («Лампадочка», «Страх»). Интересно, что первые два очерка были созданы в самом начале работы над «Радо стями» в 1934 году вместе с главами «Петровками» и «Ледоколье» (в январе 1935-го — «Михайлов день»). Затем Шмелев прерывает работу над романом, пишет первый том «Путей небесных», «Ста рый Валаам», «Крымские рассказы», но в декабре 1936 — январе 1937 года снова возвращается к своему замоскворецкому циклу, 1 Бальмонт К Д. В защите //Россия и славянство. 1931. 15 дек. № 158. С. 3. 7 правда, ненадолго — в «Возрождении» в январе печатает «Покров», а «Лампадочку» и «Страх» — в «Иллюстрированной России» в январе — феврале 1937 года. И только в декабре того же года берет ся за роман вплотную, с главы «Филиповки», где впервые начина ет прослеживаться основной сюжет «Радостей — Скорбей»: болезнь и смерть отца. Он и будет далее развиваться в главах «Ледяной дом», «Говенье», «Вербное воскресенье», «Крестный ход», «Кресто поклонная», «На Святой», «Егорьев день», «Радуница» (все это публиковалось в «Возрождении» соответственно в январе, феврале, марте, апреле 1938 и в январе, марте, апреле, июне и июле 1939 года). Тема и сюжет «Радостей — Скорбей», как известно, автобиогра фические. Но, обрабатывая эту тему по сравнению с газетными ва риантами, Шмелев убирает «знание» о смерти взрослого рассказчи ка, который несомненно присутствует в книге рядом с рассказчи- ком-ребенком, и оставляет только предчувствия и предсказания. Сначала — случайные обмолвки, неясные приметы, общее беспокой ство — пророчество юродивой, сны, распустившийся цветок... Все неумолимее приближается несчастье .. Наконец, само страшное падение с лошади... После «Радуницы» Шмелев дописал еще «Рож дество» и две части «Именин» (опубликованы соответственно в «Возрождении» в январе и апреле 1940 и в «Парижском вестнике» в январе 1943 года). На этом «Радости» были закончены. «Скорби» печатались в газетах гораздо меньше — только «Мос ква», «Серебряный сундучок» и «Соборование», — все в послевоен ной «Русской мысли» в июне, декабре 1947 и в феврале 1948 года. Помимо каких-то внешних обстоятельств можно предположить, что Шмелев не хотел давать в прессу самое личное и самое горькое, ибо сюжет «Скорбей» — борьба с болезнью, улучшение и ухудшение состояния, молитвы, надежды на исцеление, таинства, приготовле ния к смерти и, наконец, кончина и похороны отца. Но так ли уж беспросветна эта скорбная книга? Еще в «Богомо лье» Горкин, ведя ребенка по Святой дороге и показывая ему болез ни и страдания, говорит: «От горя не отворачивайся». Но запрещает находиться в трактире рядом с пьяницами: «Не годится на грех смотреть». Страдания и смерть не так страшны, как страшен грех — об этом говорится в «Радостях — Скорбях». Отец героя был добрый человек, за него «молельщиков много», он исповедался и причас тился, соборовался перед смертью — значит, смерть ему не страш на. Шмелев описывает таинства исповеди и елеосвящения, цитирует «Канон молебный при разлучении души от тела», церковную служ бу по усопшему... Получается, что в «Праздниках» рассказывается о родовых об рядах православной веры, о том, как жить по вере, а в «Радостях — Скорбях» — как умереть в вере, спасая свою душу. «Душе моя, душе моя, восстани, что спише» — этот кондак из «Великого канона» св. Андрея Критского, читаемый Великим постом, приводится в первых главах «Праздников». И те же слова повторяются вновь как часть «Канона молебного на исход души» в последних главах «Скорбей» Они как бы замыкают, окольцовывают книгу. Возможность спасе 8 ния души, бессмертия — вот что важно для Шмелева. Это-то и придает его книге, несмотря на скорбность содержания, свет и ра дость, о которых он писал Ильину 4 апреля 1945 года: «Закончил 2-ую часть «Лета Господня», — а большие главы, самые тяжелые для сердца, — болезнь и кончина отца — завершил осиявшим меня светом и нашел заключительный аккорд... И воспел: «Ныне отпуща- ешь...»1. Но для нас «Лето Господне» связывается не только с судьбой отца; эта «русская эпопея» связана с жизнью России. Отец всегда возникает в книге на фоне Москвы. И на «бытовом уровне»: он устраивает в городе иллюминации, балаганы, сплавляет лес по Москве-реке; и — внутренне, душевно. Перед смертью читает сти хи о Москве, с высоты Воробьевых гор, любуясь городом, вдруг за мечает: «А где же Чудов?., что-то не различу? <...> а раньше видал отчетливо. Мелькнуло чуть... или глаза ослабли?» Глаза, конечно, ослабли; но ведь когда Шмелев писал эту главу, Чудова монастыря в Кремле уже не было! Как не было и Воскресен ского, и Страстного монастырей, и храма Христа Спасителя, и Афонской, и Иверской часовен, и церквей — Воскресения Словуще- го, Константина и Елены, Косьмы и Дамиана, Никиты Мученика, Параскевы Пятницы, Спаса на Бору, Троицы в Лужниках — и даже Сухаревой башни, столь не случайно упоминаемых в «Лете Господ нем». Потому-то и видит Шмелев Москву всегда «в туманце» — это туман умиленной памяти. Потому, когда в сцене похорон он пишет: «Я знаю: это последнее прощанье, прощанье с родимым домом, со всем, что был о...» — мы понимаем, что его книга тоже прощание с родным домом, с родной Москвой, с Россией — которые были. Но если не страшна смерть отца, то не страшна и утрата России. Ибо то, что составляет ее нетленную сущность, утратить невозмож но. Идеал неуничтожим. А ведь именно идеал, а не только бытовую, подробную, этнографическую оболочку показывает Шмелев. Он изображает не просто замоскворецкую среду, но благочестивых людей, бережно хранящих Предание и знающих Священное Писа ние. Этим-то его книга и отличается от других «ностальгических» романов эмиграции: «Жизни Арсеньева» Бунина, «Юнкеров» Куп рина, «Путешествия Глеба» Зайцева. Его Россия — православная Россия. И как душа человеческая неуничтожима, так — воспользу емся словами Ильина — неуничтожима и душа Родины: «О младен ческое сердце нашей России, ныне соблазненное и страдающее, но не погубленное и непогубимое вовек! О сияние родного солнца! О благодать родных молитв! И все это не «было» и не «прошло». Это есть и пребудет. Это навеки так»2. К этому, как нам кажется, и пришел Шмелев в своих поисках «утраченной России». И потому так светлы и радостны страницы его скорбной эпопеи, и потому так светел цикл Бальмонта, посвя щенный всему роману: 1 Цит по: С о р о к и н а О. Н. Московиана Жизнь и творчество Ивана Шмелева - М, 1994. С 312 2Ильин ИА О тьме и просветлении С 187 9