Table Of Content

М. М. ПРИШВИН Дневники 1942 1943 Москва РОССПЭН 2012 УДК 882 ББК 84Р7-4 П77 Издано при финансовой поддержке Фонда «Президентский центр Б. Н. Ельцина» Пришвин М. М. П77 Дневники. 1942–1943 / Подгот. текста Я. З. Гришиной, А. В. Киселевой, Л. А. Рязановой; статья, коммент. Я. З. Гришиной. – М. : Российская по- литическая энциклопедия (РОССПЭН), 2012. – 813 с . ISBN 978-5-8243-1627-8 Книга М. М. Пришвина «Дневники. 1942–1943» продолжает публи- кацию дневника писателя (1905–1954). В эти годы писателя интересует частный человек («маленький человек») в годы войны – исторического события, в которое вовлечен без единого исключения каждый живущий. В разгар «большой войны», которая еще неизвестно когда и чем закон- чится, Пришвин строит идеальную и, кажется, единственную в своем роде, а с его точки зрения, единственно возможную, универсальную мо- дель существования человека на земле: без войны. Также писатель раз- думывает о чувстве родины, первых победах Красной армии и надежде на перемену во внутренней жизни страны после победы. При оформлении форзаца и нахзаца использованы фотографии М. М. Пришвина УДК 882 ББК 84Р7-4 ISBN 978-5-8243-1627-8 © Рязанова Л. А., наследница Пришвина М. М. и Пришвиной В. Д., 2012 © Гришина Я. З., Киселева А. В., Рязанова Л. А., подготовка текста, 2012 © Гришина Я. З., статья, 2012 © Гришина Я. З., комментарии, 2012 © Российская политическая энциклопедия, 2012 М. М. Пришвин д н е в н и к и 1942 1943 1 Января. Новый год. Солнечный морозный день, градусов больше –30. Вечерняя в розовой дымке гаснущая заря. Полно- луние, и какая-то планета, похоже на Юпитер, большая звезда с лучами крестом и в нимбе. Не захотелось дожидаться полночи и «праздновать». В пе- чали и раздумье, каждый прочитав про себя молитву, легли в 10 вечера. И мне снилось, будто я, лежа на спине, ногами бился с каким-то хулиганом всю ночь… Ну вот, здравствуй, Новый год, – хочу сказать, и не говорит- ся, и приходит на ум, что Бог времени и числа, и счета никакого не знает, и что, значит, и нам, если серьезно на вещи поглядеть, можно не считать годы, не в этом дело. Русские типы в диккенсовскую повесть1. Сегодня я по манере своей говорить с заминками, не помню, что-то тоже сказал. – Как же вы в своих выступлениях тоже так говорите с заминками? – Всегда: речь с заминками кажется всегда искренней. Терпеть не могу так называемых блестящих ораторов. – А я люблю, чтобы речь была компактная и слова в ней были правильно расставлены. – Не слова, – перебил я, – главное, а мысли. Если мысли новые и чувства свежие, публика забывает о словах и заминках. – Нет, я думаю, публика любит и порядок в словах. – Какая публика. Мещанская публика не думает о новых мыслях и гонится за словами, и так возника- ют блестящие ораторы. – Мещанская публика это значит – обыкновенная, а вы говорите об избранной: не всегда ее най- дешь, эту избранную. – Самая простая публика: красноармей- цы, ученики, рабочие тоже не гонятся за порядком в словах. Вы говорите о специфически мещанской публике. – Не знаю, не 5 знаю, но мне кажется, порядок должен быть везде, во всем, и в словах тоже, и ничего нет хорошего, если оратор мыкает2. Одна оценка брака бытовая – во времени: как серебряная и золотая свадьба. Другая – как священное мгновенье, останов- ленное усилием любящих. (Дон Жуан и Командор.)3 А в сущности любовь к «ближнему» есть счастье, и нужно быть неудачником в этой любви, чтобы почувствовать любовь к «Дальнему»4. Все поэты получают любовь свою к Дальнему через скорбь свою о невозможности ему любить «ближнего»5. Современная легенда6. Хмельниковские бабы ходили к мужьям на фронт и слышали, будто в какой-то деревне стоял забитый дом. Каждую ночь будто бы из этого забитого дома слышалась божественная служба. Никто не решался войти в эту избу и проверить. Но один из красноармейцев решил войти и залез в печку. И вот видит он из печи ночью приходит поп и начинает служить. А когда начал службу, обращается в печь и велит: «Выходи». Красноармеец слышал, что если нечистая сила, то надо выслушать до трех раз, – в третий раз все должно исчезнуть. Так он и сделал, примолк, а когда поп и после тре- тьего раза не исчез, вышел. И увидел красноармеец три гроба. «Этот гроб, – сказал священник, – год 40-й, погляди, что в нем. Открыл крышку – в гробу были змеи. – А этот – 41-й, погляди. Во втором гробу была кровь. А третий гроб – 42-й год, – как открыл, в нем были цветы». Смутно помнится, что еще у Серафима Саровского есть предсказание на мир в 42-м году. Ляля: – Чувствую всей душой, что правдивое слово о люб- ви требует полного пересмотра всех моральных понятий 19-го века. Белое и розовое. Из детства. Да, 19-й век. Вот Надежда Алек- сандровна Толмачева, берегущая институтскую свою любовь, в сундуке, как роскошное белое, шитое гладью, но старомодное 6 платье. Когда она говорила о любви, то как будто плутоватая зверушка какая-то в черной частой шерсти выползала из-под этого кисейного платья. – Ах! как это было мило тогда, Марья Ивановна. – Я не была в институте, Надежда Александровна, но девушки, знаете, везде девушки, я сохраняю от той поры свое розовое платье, и мне та любовь теперь представляется как что-то розовое. – А мне, Марья Ивановна, как белое. И обе девушки, одна из-под розового, другая из-под белого с блестящими черными глазками, с румянцем из-под загара под сединами, с не сходящими улыбками, начинают перебирать де- вочек и мальчиков своих, и так дойдет: мама моя – до меня, своего Миши, а другая – до своей Маруси. Мать, сияющая, пе- редает, как у нас говорят: «Светит месяц и зарница, хочет Ми- шенька жениться на Марусе». А я за дверью у щелки весь горю, горю от стыда. И мать повторяет: – Да, Надежда Александров- на, любовь – это что-то розовое. – А мне, Марья Ивановна, наша институтская любовь, как белое с кисеей, шитое гладью платьице. – И опять смеются: «Светит месяц и зарница, хочет Мишенька жениться на Марусе». И между тем все выдумали про меня, я терпеть не могу эту Марусю, мне нравится сестра ее Катя, но об этом никто не знает, это была моя великая тайна. Из какого века выписал я эту сцену правдивую? Это было приблизительно в 1883 году, когда мне было 10 лет отроду, око- ло 60 лет тому назад. Но ведь это было внутри [глухой] кир- пичной ограды нашего имения, за которым была необъятная ширь пшеничных полей и [множество] возможностей (за та- кой же кирпичной оградой и всю любовь берегут наши мора- листы семьи). 2 Января. –42. Солнце. Так вот опять о той ограде, которой человек окружает свою земную любовь. Духовная любовь, платоническая находится за оградой: здесь земная, там небесная, здесь детей рожают, там любовь не от мира сего. Странно только, со стороны если смотреть, почему же не- пременно любовь у людей начинается небесной, а потом про- исходит «паденье» и любовь становится земной, и все как в книге Бытия: начинается любовь раем и кончается изгнаньем. 7 Так по Ветхому Завету и строится понимание любви. Но если взять новую любовь, в которой мы можем выступить, как спа- сенные, то разделение оградой той и другой любви становится излишним: любовь, начинаясь на земле, без всякой ограды и грехопаденья может продолжаться в вечность, и напротив: то, что раньше считалось паденьем, теперь, напротив, является средством единомыслия, путем к творчеству личности. То, что называется «связью», можно понимать шире: не как связь пола с полом, а как земная связь человека, т. е. вся земная жизнь, как акт в двух, скажем, вещах 1) размножение, 2) рожденье личности. В «любви» оба эти процесса смешаны, и в разные эпохи в разных пропорциях то и другое. 3 Января. –32. Солнце и лунная ночь (полнолуние). Под давлением внешних сил, вот как теперь – война и нуж- да, сплющиваются и сливаются в одно, до тех пор отграничен- ные мысленная и чувственная области нашей души. Здесь (на земле) и там (после смерти) начинают сходиться, как бывает в оттепель на масленице, исчезает черта горизонта, разделяю- щая небо с землей, и навозные дороги наши поднимаются в небо, и по ним скромно и без затей бегут лошадки с людьми и грузовики на чурочках с тесной людской беднотой на плат- формах. Прохожий с мешком на плечах неуверенно и невысоко поднимает руку, и, пропустив устроенных на платформах «гра- чей», шагает себе, как может, и вскоре тоже, поднимаясь вверх по навозной дороге, исчезает в той стороне, где сливается небо с землей. И так многое теперь, теряя смысл свой в отдельном бытии, перестает радовать, теряет цену и сливается с чем-то в одно… Давно ли был у меня дом устроенный, и дача была, и прекрас- ные вещи. Может быть, все это и цело теперь, но внутреннюю радостную сущность свою они для меня совсем потеряли – все остается где-то позади. Но зато самая дорога, по которой мы с Лялей идем, видна отчетливо, и что мы вместе должны с ней идти – это уже верно, и куда больше значит, чем просто жена. До того больше, что я сам почти что во всем свободен станов- люсь от смутных колебаний в раздумье об оставленных ею… 8 Какие мы все-таки богатые сравнительно с другими, мы до лета можем пить чай, отвешивая себе в день каждый по 30 грамм сахару… У нас есть дрова, есть картошка, есть свини- на и хватит всего до тепла. А там солнце весеннее, там цветы. Вот цветы, да, цветы, цветы! Не картошка, не сахар, не хлеб, а цветы, душа цветов жаждет, и недаром по народной легенде 42-й год кончится цветами (откроется гроб, полный цветов, – легенда…). Ночи проходят лунные, в тишине, при страшных морозах, в засыпанном снегом лесу. И одним, кто вплотную должен бороться с морозом за жизнь, этот страшный лес при луне представляется, может быть, неис- числимым войском врагов, беспрерывно пускающих свои прон- зающие кожу стрелы. Другое дело, когда счастливым победите- лем выходишь в лунную ночь из своей теплой комнаты. У меня уцелела шуба беличья с чудесным воротником из камчатского бобра, и когда я из тепла и в теплой одежде вы- хожу ночью в засыпанный снегом лес, слышу, как даже дере- вья громко трескаются от мороза, как на тропу мою со скри- пом от тяжести опускает перегруженную ветвь свою любимая моя сосна, я, так мало сумевший дать людям как поэт из своего внутреннего богатства, теперь смотрю на все это богатство не- подвижных при луне белых фигур и понимаю их всех, как мои же мечты за всю жизнь бесчисленные, те, которые я не сумел довести до людей… Материал для изображения леса застывших мечтаний, не дождавшихся своего воплощения. 1) Маленькие у сосен зеленые вершины, но и то перегруже- ны и заморожены так тяжело, что еще не совсем заматеревшие, высоченные тонкие стволы заметно кривятся под их тяжестью. Дальше в болотном бору, где сосны очень часто сидят, они сво- ими кронами сцепляются, поддерживают друг друга и не кри- вятся. 2) Каждый сучок теперь превратился в какую-то штучку: думай о ней, как хочется. Те сучки на голых стволах, которые так обыкновенны на соснах, теперь всю сосну превратили в лестницу с белыми ступеньками, и по ступенькам поднимался 9 какой-то путник и дополз до вершины, и застрял. 3) Две мутов- ки молодых сосен так сошлись, что вышло окошечко и оттуда сзади в окошечко смотрит какая-то рожица. 4 Января. Мороз еще меньше: –26 с утра, и барометр кач- нулся влево, а 2-го было 44. Когда я жил с Ефр. Павл. и своими сыновьями, меня поти- хоньку грызла тайная мысль удрать от них куда-нибудь в пу- стыньку, отъединиться и стать свободным. Теперь вижу, что никакого особенного зла они мне дома не делали, напротив, благодаря моим средствам мы жили во много раз лучше, чем все. Если по этой мере судить, я был один из счастливейших. Нет, меня тянула к себе пустыня, скорее всего, как высшая реа- лизация многолетней моей деятельности. Везде, где бы мне ни понравилась местность, я присматривал себе домик для пу- стынножительства под видом охотника. И, в конце концов, на- шел его себе на Лаврушинском в Москве. Встреча с Лялей была предопределена, и отношения развивались, как осуществление мечты о той «пустыньке», моя мечта о пустыне включала Лялю в себя. Но эта пустыня никак не включала в себя тещу, эта ро- ковая «теща» включилась как-то сама, и все стало по-старому: меня опять грызет мысль изнутри уйти, уйти, поскорей уйти в «пустыню», но только не одному, как тогда, а с Лялей, без ко- торой я уже не я. Вот так и думаю, и жду, и надеюсь на конец войны, как на конец моего искушения тещей: как только будет возможность, жизнь, во что бы то ни стало, устроить без тещи. 5 Января. Мороз сломило, к вечеру метель. Я и не подозревал, что Ляля окажется такой выносливой и деятельной, и заботливой настолько, что задевает совесть: надо бы и себя подтягивать. Ну, и конечно, подтягиваешься, и дела- ешь охотно такое, чего я с другой не стал бы делать. В общем, мне надо постепенно делаться добытчиком на стороне. Кстати, этим хорошо разгрузить от себя женщин. Мои ошибки с людьми были только, когда я переоценивал свои способности, чувствуешь жулика или человека легкого, но махнешь рукой: авось его обойду, ведь и на жуликах ездят где- 10 нибудь. Но по существу в соседях я никогда не ошибался, и в особенности в людях хороших. Варвара Петровна в свое время, в первых любовных откровениях (без личных откровений не бывает любви) отметила во мне, как основное и лучшее, что хорошего человека я сразу вижу. Вот этим особенным счастли- вым своим глазом я и взял Лялю. Боже мой, подумать только, каким словом надо бы оценить мой поступок (в 68 лет сделать предложение замужней женщине на пятый день знакомства, притом не на время, а на всю жизнь), если бы не этот счастли- вый глазок. Пришли давно жданные морозы, которыми угрожали нем- цам и на которых строили нашу победу. Но вот уже месяц мы топчемся под Москвой и удовлетворяемся взятием городов, как Малоярославец, Клин, Дмитров, о которых никогда не опове- щалось, что они взяты немцами. Влюбленный, ведь это же и есть рыцарь (какой бы я был влюбленный, если бы тогда в Париже воспользовался или бы отказался наперед жить с тещей?). На этом-то возрастном оптимизме и возникло все рыцарство. И тут нынче женщины ловят нашего брата, как мы прямо корзинами ловим слепую от страсти рыбу во время нереста. 6 Января. Сочельник Рождества. Метель, ветер, мягко. Дня три тому назад мы с Лялей вышли из нашего леса на село за молоком. Над бором нашим стояла большая звезда (плане- та Юпитер), и от сильного мороза лучи ее исходили крестом, а вокруг креста был нимб. Мы пошли, и, конечно, как всегда кажется, звезда тоже пошла: идем, и звезда идет впереди. Я смотрел на удивительную звезду, любовался и думал о звезде Вифлеемской, той, которая шла впереди волхвов и оста- новилась над Вифлеемом, где родился Христос. Теперь я смотрел на звезду, до того прекрасную, что мне тоже захотелось видеть Христа, и вспомнилась мне одна ночь в самом раннем моем детстве, когда мать подошла к моей кро- ватке в темной шали и сказала: «В эту ночь, Миша, Светлый 11